Консервный ряд - Страница 8

— Их изучают, — терпеливо ответил Док, вспомнив, что он уже говорил это раз десять. Но Док неколебимо верил, что если его опрашивают, значит хотят что-то узнать. Так, во всяком случае, обстояло с ним самим. Он спрашивал только тогда, когда что-то интересовало его. И не представлял себе, как может быть иначе. А Элен любил самый разговор и наловчился вести его нескончаемо; задавал вопросы так, что ответы на них заключали ростки новых вопросов.

— А что в них изучать? — продолжал он. — И всего-то морская звезда. Вон их здесь сколько, тыщи. Я могу запросто собрать вам тыщу этих звезд.

— Морская звезда интересный и сложный организм, — ответил насторожившись Док. — А эти к тому же поедут на Средний Запад в университет.

— А там морские звезды не водятся? — сел Элен на своего конька.

— Там нет океана.

— Ух ты! — воскликнул Элен, и ум его заметался в поисках очередного вопроса: невозможно стерпеть, чтобы разговор прекратился. Но увы, на ум ничего не шло. А тут еще Док возьми и сам задай вопрос. Теперь придется рыскать в извилинах за ответом; а рыскать в извилинах Элена все равно, что бегать по заброшенному музею среди груд неопознанных экспонатов. Чего только не осело в памяти Элена. Он никогда ничего не забывал, но ни разу не удосужился навести порядок в этих завалах. Все было свалено в общую кучу, как рыболовные снасти на дне лодки — крючки, грузила, лески, приманка, багры — все вперемешку.

— Как дела в Королевской ночлежке? — спросил Док.

Элен пальцами расчесал темные волосы и напрягши ум отвечал:

— Неплохо. Этот парень Гай теперь живет с нами. Жена его колотит. Да ладно бы когда не спал, а то дождется, когда уснет, и давай бить… Очень неприятно. Гай проснется, даст сдачи и опять уснет. Так она не угомонится, опять давай кулаками махать. Глаз не дает сомкнуть. Он собрался и ушел к нам.

— Это что-то новое, — ответил Док. — Она ведь обычно шла в полицию и его сажали в тюрьму.

— Ха! — воскликнул Элен. — Чего вспомнили. Тогда в Салинасе была старая тюрьма и Гай рвался на свободу. Месяц казался годом. А теперь там новая тюрьма, такая благодать, в камере тебе радио, койки мягкие и шериф — свой парень. Посадят Гая в тюрьму, а он там блаженствует. И жена решила больше его в тюрьму не сажать. Наладилась бить сонного. Гай говорит, нервы у него совсем сдали. Вы ведь знаете, сам он драться не любит. Но как тут стерпишь, себя уважать не будешь. Он говорит, все ему осточертело. И теперь он живет с нами.

Док выпрямился. Волны стали уже перехлестывать через скалы. Начинался прилив, и рожденные им ручейки заструились по камням. Со стороны буя задул свежий ветер, принеся лай морских львов. Док сдвинул шляпу на затылок.

— Звезд уже достаточно, — сказал он и, подумав, прибавил:— Послушай, Элен, у тебя на дне мешка штук шесть-семь маленьких абалоний [Морское ухо, моллюск]. Если нас остановит рыбнадзор, скажешь, что поймал их по моему распоряжению, идет?

— Эх ты, черт, идет.

— Видишь какое дело, — продолжал Док, — конечно, можно сказать, что я получил заказ на абалоний. А вдруг инспектор надзора решит, что я злоупотребляю своей лицензией на отлов? И этих абалоний ем.

— Эх ты, черт, — повторил Элен.

— Та же история с промышленным спиртом. В этом надзоре сидят очень подозрительные люди. Они уверены, что я их спирт пью. Они про всех так думают…

— А вы его правда пьете? — спросил Элен.

— Совсем немного, — ответил Док. — В него добавляют какую-то гадость. И ее очень трудно отделить.

— Совсем не гадость. Мы с Маком пили. А что они туда добавляют?

Док хотел было ответить, но вовремя спохватился, заметив, что Элен опять взялся за свое.

— Пора уходить, — сказал он. Вскинул на плечо мешок с морскими звездами. И про абалоний в мешке Элена больше не было сказано ни слова.

Элен пошлепал за Доком по дну заводи и дальше по скользкой тропинке, взбегающей на берег. Маленькие крабы врассыпную улепетывали у них из-под ног. Элен чувствовал, что абалоний лучше не касаться, воздвигнуть над ними бетонное надгробье и забыть.

— А художник опять приходил к нам, — предложил он новую тему.

— Приходил?

— Да. У нас висят его картины. Из петушиных перьев. Он сказал, их надо переделать, заменить перья на ореховые скорлупки. Он сказал, у него теперь новый этот… как его… материал.

— Он все еще строит лодку? — со смешком спросил Док.

— Строит, — кивнул Элен. — Всю переделал снаружи. А теперь, кажется, хочет совсем разобрать. И начать все по новой. Он немного того, а, Док?

Док остановился, опустил мешок на землю и перевел дыхание.

— Говоришь, немного того? — сказал он. — Думаю, что да. Так же, как мы все, только на свой манер.

Эта мысль еще не приходила Элену в голову. Он ощущал себя кристально чистым сосудом; но люди не понимали чистоты его помыслов и потому жизнь его была полна мути. Так что последнее замечание даже слегка рассердило его.

— А лодка-то… — воскликнул он. — Он ведь строит ее семь лет. Деревяшки под ней успели сгнить, теперь она на бетонных подставках. Столько раз все начинал сначала. Я уверен, что он того. Семь лет строить лодку!

Док сидел на земле и стаскивал резиновые сапоги.

— Ты просто не понимаешь, — мягко возразил он. — Анри любит лодки, но боится океана.

— Зачем же тогда ему лодка? — спросил опять Элен.

— Он любит лодки, — сказал Док. — Вообрази себе — вот он построил наконец лодку. Все начнут спрашивать: «Когда ты спустишь ее на воду?» Ну, он спустит ее на воду, и значит придется в ней плавать. Теперь ты видишь, он никогда не закончит эту лодку. Чтобы не плавать в ней.