Консервный ряд - Страница 31

В лаборатории везде горел яркий свет; входная дверь болталась на одной петле. Пол усыпан осколками стекла. Всюду разбросаны пластинки — одни разбиты, другие только в зазубринах. Тарелки с застывшим жиром и косточками отбивных валялись на полу, под кроватью, а некоторые вознеслись на самый верх книжных полок. Стопки печально опрокинулись набок. Кто-то, видно, пытался залезть на полки, уронил целую секцию, и книги рассыпались по полу, заглянув в глаза смерти. Все было кончено, катастрофа произошла.

Сквозь пролом из ящика выпрыгнула лягушка, села, замерла — нет ли опасности; тут же выпрыгнула вторая, села рядом. Но чуяли они только свежий, влажный, прохладный воздух, лившийся в комнату через сорванную дверь и разбитые окна. Одна из них сидела на открытке с надписью «Милости просим домой, Док». Посидев немного, обе лягушки скромненько запрыгали к двери.

Какое-то время по ступенькам на улицу катился, прыгая и завихряясь, поток лягушек. Какое-то время Консервный Ряд был переполнен, кишел лягушками. Такси, привезшее в «Медвежий стяг» припоздавших гостей, раздавило на улице пять бедных квакуш. Но к утру все лягушки исчезли. Одни нашли сточную канаву, другие поскакали вверх по холму в ближайший водоем, третьи обрели прибежище в дренажных трубах; еще несколько десятков попряталось на пустыре.

А в окнах лаборатории ярко и сиротливо горел свет.

ГЛАВА XXI

В дальней комнате Западной биологической белые крысы бегали и пищали в своих клетках. В углу, в отдельной клетке лежала крысиная матка со своим пометом — слепыми, голыми, сосущими ее крысятами, и смотрела кругом нервно и даже свирепо.

В другой клетке гремучие змеи лежали, свернувшись кольцами, и уткнувшись в кольцо нижней челюстью, смотрели прямо перед собой злобными, туманными черными глазками. Рядом ящерица ядозуб, как будто расшитая крупным бисером, медленно поднимала вверх голову и лениво царапала тяжелыми когтями прутья клетки. Актинии в аквариуме выпустили алые и зеленые щупальца-лепестки, выставив на обозрение бледно-зеленые желудки. Маленький насос, накачивающий морскую воду, мягко жужжал, тонкие струи воды с шипеньем вливались в резервуары, и путь их отмечался цепочкой пузырьков.

Наступил час жемчужного света. Ли Чонг вынес на кромку тротуара баки с мусором. На пороге «Медвежьего стяга» стоял привратник и чесал живот. Сэм Мэллоу выполз из своего котла, сел на деревянный чурбан и стал любоваться светлеющим востоком. На скалах у станции Хопкинса лаяли на одной ноте морские львы. Старик-китаец вышел из моря со своей мокрой насквозь корзиной и зашагал, хлопая подошвой, в сторону холма.

На улицу Консервного Ряда свернула машина, это Док, наконец, вернулся из путешествия. Глаза у него были красные от усталости, движения замедленные. Подъехав к лаборатории. Док посидел немного за рулем, дал нервам успокоиться после дорожной тряски. Вот он вылез из машины, зашагал по ступеням. Услыхав его, гремучие змеи высунули раздвоенные язычки и стали покачивать ими. Крысы заметались в клетках как бешеные. Док поднялся по лестнице. Посмотрел с удивлением на болтающуюся дверь и выбитые окна. Усталость как рукой сняло. Он быстро вошел внутрь. Обошел комнаты, стараясь не наступить на осколки стекла. Резко нагнулся, поднял разбитую пластинку, прочитал название.

В кухне на полу белел застывший жир. Глаза Дока вспыхнули гневом. Он сел на кровать, втянул голову в плечи, поежился. Вскочил с кровати и включил свой знаменитый проигрыватель. Поставил пластинку, опустил звукосниматель. Из динамика вырвалось только шипение. Он поднял звукосниматель, остановил диск и снова сел на кровать. На ступеньках послышались неверные, заплетающиеся шаги, и в дверь вошел Мак. Лицо его было красно.

Он в нерешительности остановился посреди комнаты.

— Док… — начал он, — мы с ребятами…

Какой-то миг казалось, что Док не видит его. Но вот он вскочил на ноги. Мак попятился.

— Это вы сделали?

— Да… мы с ребятами…

Маленький, крепкий кулак Дока описал дугу и ударил Мака в зубы. Глаза Дока горели красным от животной ярости. Мак тяжело сел на пол. Кулак Дока был крепкий, секущий. Губы у Мака разбились, а один зуб загнулся внутрь.

— Вставай! — приказал Док.

Мак, шатаясь, поднялся на ноги. Руки были опущены по швам. Док опять ударил его, ударил холодно, расчетливо, карающе. На губах Мака выступила кровь и потекла по подбородку. Он пытался облизнуть разбитые губы.

— Подними руки, защищайся, сукин сын, — кричал Док, ударил еще раз и услыхал, как хрустнули зубы.

Голова Мака мотнулась в сторону, но он уже напряг всю свою волю и устоял на ногах. Руки его были опущены.

— Бей, Док, — прохрипел он сквозь распухшие губы. — Я за этим пришел.

Плечи у Дока поникли — он потерпел поражение.

— Сукин сын, — проговорил он с горечью. — Чертов сукин сын.

Опустился на кровать и посмотрел на костяшки пальцев. Кожа на них лопнула.

Мак сел в кресло и посмотрел на Дока. Глаза его расширились от боли. Он даже не вытер кровь, струившуюся по подбородку. В голове у Дока зазвучало монотонное вступление к «Тогда сказали небо и земля» Монтеверди [Итальянский композитор (1567-1643), новатор в области оперной музыки и контрапункта], бесконечно печальный плач по Лауре смирившегося Петрарки. Док видел разбитые губы Мака сквозь музыку, звучавшую в голове и разлитую в воздухе. Мак сидел тихо-тихо, точно и он ее слушал. Док глянул на то место, где стоял альбом с Монтеверди и вспомнил, что проигрыватель сломан.

Он встал на ноги.

— Пойди, умойся, — сказал он, вышел из комнаты, сбежал по ступенькам, пересек улицу и вошел в лавку Ли Чонга. Доставая из холодильника, набитого льдом, две кварты пива. Ли ни разу не глянул на Дока и, взяв деньги, не промолвил ни слова. Док пошел через улицу к себе.